Позади неё раздался какой-то странный звук. Ничего подобного чёрная раньше никогда не слышала. Но её мысли сейчас были слишком далеко — вернее, слишком глубоко сосредоточены в неё самой, в этих вечных самокопаниях, порой приводящих к настолько неожиданным «открытиям», что Чернобурка первые несколько секунд после них недоумевала по двум причинам. Во-первых, как она раньше могла не догадываться о такой, казалось бы, простой правде? И во-вторых — как не могли этого замечать другие? Почему они даже не пытаются понять, а сразу выносят приговор? Несправедливо. Вот только глупо заводить речь о справедливости, особенно ей, особенно учитывая то, что она не первый день живёт в этом мире и уже хорошо его знает. Слишком хорошо, чтобы хоть на секунду всерьёз допустить, то что-то хорошее или по-настоящему правильное вообще когда-либо могло случиться.
Лисица не обернулась на звук, хотя в другой ситуации он мог бы показаться ей страшным или угрожающим. Но сейчас… сейчас ей было плевать на страх. Инстинкт самосохранения посылал тревожные сигналы-советы: надо держаться подальше от источника звука. То, что со временем осталось от её её прежде неиссякаемого любопытства, приказывало немедленно обернуться и посмотреть, что происходит. Мозг же всего пару секунд анализировал эти противоречивые порывы и наконец с опозданием выдал догадку: такие звуки мог издавать стоящий за спиной бионик.
Эта мысль на миг вернула лисице уверенность, что в этом случае бояться нечего. Но какая-то затаённая паранойя всё же шептала: обернись, посмотри на него… ты ведь не знаешь, что заставляет этого волка рычать(?). Может быть, он всё-таки может представлять угрозу?
Лисица начала было оборачиваться, но в этот момент волк сам появился перед её глазами. Его вид поразил Чернобурку. Возможно, эмоции на морде бионика отражались не так хорошо и ясно, как на мордах обычных зверей — но что-то в выражении его глаз, в прямом смысле метавших чуть ли не молнии, заставило её почувствовать сильное желание отодвинуться, как будто чувства, бушевавшие внутри грязно-белого, в любой момент могли разорвать его физическую оболочку и/или обрушиться на неё, уничтожив и стерев жалкую маленькую лису с лица земли. И опять же это было продиктовано инстинктом самосохранения. Но прямо сейчас Чернобурка ясно ощущала, как он рассыпался внутри неё, словно ветки той акации под разрушающим воздействием мирной на первый взгляд магии. Она даже почти видела это. Всё, что находилось внутри неё и теперь неожиданно оказалось лишним, просто разрушалось за ненужностью, не оставляя даже горстки пепла. Лишь следы от воспоминаний, где хранилась память о том, что когда-то имело для неё значение.
И то, чего она инстинктивно опасалась, произошло - хотя и не совсем так, как ожидала лисица. Волк не просто кричал. Он выпаливал фразу за фразой, без остановки, без перерыва, чтобы отдышаться. Его слова были полны ярости. Грязно-белый как будто выталкивал их из себя вместе с потоком негативных эмоций. Лисица дёрнула ушами, как будто хотела прижать их к голове, но в ту же секунду поняла бесполезность данного действия. Она всё равно будет слышать каждое слово. Теперь, когда первое «оглушение» прошло, Чернобурка снова могла воспринимать то, что говорил грязно-белый. Из-за особенностей подачи информации мозг чёрной слегка «подвисал», задерживая осознание смысла услышанного примерно на одну-полторы секунды. И параллельно этому в голове лисицы, словно вспышки, проносились мысленные ответы, которые она бы не смогла сказать вслух. И не только потому, что волк и не дожидался ответов на свои вопросы. Эти мысли сами по себе были не такими, которые можно вот так запросто сказать вслух — даже тем, кому очень доверяешь. Эти мысли были полны цинизма и глубокой ненависти вперемешку с отвращением к самой себе.
«Мы оба. Или, как минимум, я одна. Неудачница.»
От мысленного произношения этого слова чернобурка почустввала, как внутри неё прокатилась волна ненависти. Она не была направлена на кого-то конкретного — скорее, на мироздание в целом. По какому праву? Или без него? Разве она виновата в том, что этот мерзопакостный мир постоянно ставит ей подножки и толкает в лужи с грязью? Она не выбирала эту судьбу добровольно. И никто бы не выбрал. Так какого же, извините, дьявола за неё это может решать кто-то другой? Лисица почувствовала, что ещё немного — и она непременно оскалится. На её морде застынет жуткая, жестокая гримаса, шерсть встанет дыбом, и она пойдёт убивать и кромсать своими клыками всех, кто хоть раз посмел себе взглянуть на неё так, как будто чёрная должна благодарить их за то, что они позволяют ей дышать общим воздухом и ходить по общей земле. Заставит их давиться собственными словами, когда кровь будет пеной литься из их грязных пастей. Они никогда не считали её за такое живое существо, с таким же правом на чувства и мнение, поэтому Чернобурка не сможет причинить им боль на словах. Но физическую… физическую можно всегда.
Однако ничего такого не произошло. Чёрная даже не пошевелилась, «выпав» из реальности всего на несколько долгих секунд. Может быть, в её глазах и мелькнул отблеск бессильной, непокорной ярости, но он тут же погас. Чернобурка сама затушила его, потому что впервые в жизни ужаснулась своим мыслям. Всерьёз… Она всерьёз размышляла об убийстве. И даже не об одном. Возвращаясь в реальный мир, в своём сознании она всё ещё видела хлеставшую кровь и выпученные в страшной муке глаза тех, кого она раньше знала. Так давало знать о себе чувство несправедливости, накопившееся за долгие, долгие годы. Говорят ведь, что в тихом омуте черти водятся. Ну а откуда, спрашивается, они там взялись?! Это почему-то никого не интересует. Отец рассказывал, что раньше некоторые люди верили, что рыбы могут рождаться из ила. В таком случае «черти» — это все те плевки, которые когда-либо сделали те, кто просто проходил мимо этого самого «омута». В таком случае и взявшая из ниоткуда (но только на первый взгляд) озлобленность на мир не была беспричинной. Именно не злоба, а озлобленность; здесь всё же есть разница. Злобное существо будет кусать других всегда и лишь потому, что ему нравится причинять боль другим. Озлобленность же являясь всего лишь защитной реакцией на кусы первых, когда вторым надоедает терпеть. Вот только попытки защитить себя никогда не приводят ни к чему хорошему. На тебя просто вешают табличку «осторожно, бешеный зверь» и продолжают обходить стороной и плевать в спину. А то, почему ты на самом деле ведёшь себя так, вообще никого не интересует.
Волк продолжал говорить, но Чернобурка как будто перестала слышать его. Смысл отдельных слов ещё можно было понять, но всё сказанное в целом… оно просто пролетало мимо. Словно невидимой волной обтекая её уши, которые, казалось, были набиты чем-то вроде перьев, которые мягко и настойчиво отдаляли все звуки, мешая воспринимать происходящее как нечто реальное, а не как странный, лишённый смысла сон. И всё же мозг отчаянно пытался сопротивляться, цеплялся за слова грязно-белого, насильно заставляя сознание вникать в то, что он говорил, составлять из отдельно пойманных слов цельную картину и понимать её.
«Безумен… Просто безумен. Разве можно сделать что-то с тем, кто в любом случае будет сильнее тебя? У кого единомышленников гораздо больше, чем всех его возможных родственников, вместе взятых? Это бесполезно — для тех, кто всегда останется в меньшинстве.»
Волк подступил к ней ещё на шаг, но теперь уже Чернобурка не собиралась так просто отступить. Как будто тот пятачок земли, на котором стояли её лапы, был чем-то вроде… завоёванного? И отпустить его, отступить означало бы в очередной раз подтвердить отсутствие права находиться там, где она сейчас находится. Если её могут так просто согнать… но не в этот раз. Сейчас же лисица лишь подалась назад, чтобы не столкнуться носом с белым, но её лапы остались на том же месте, где и прежде.
- Если никто ничего не делает... А все это происходит, значит надо бодаться... Выставлять голову, даже если нет рогов. Плевать, что враг расшибет, плевать, что тебе будет больно, главное, чтобы твоя непоколебимость и стремление заставили даже его понять, насколько бесполезно тебя бить.
Всё сказанное было верно. И это могло бы вселить уверенность в том, что действительно нужно бороться, отстаивать своё право на нормальную жизнь. Если бы лисица не знала, что это тоже бесполезно. Пытаться что-то сделать в ответ - это разозлит других ещё больше. Ведь это просто оскорбительно — когда кто-то, кого считают ниже, пытается дать сдачи, хотя по определению не имеет на это никакого права. И если раньше это была всего лишь игра — то теперь всё может обернуться всерьёз. Будет объявлена настоящая война. Но это только в том случае, если на её действия вообще обратят какое-либо внимание. А если кого-то считают посмешищем до такой степени, что просто не воспринимают его действия всерьёз? Просто смеют в лицо и за глазами и кусают чуть больнее, чтобы не забывали своё место. И даже если будешь делать вид, что тебе всё равно - они-то прекрасно знают, что нет. Гниль несовместима с глупостью, и чем сильнее первое, тем лучше развито второе. И это означает, что ни сопротивление, ни притворство ни к чему не приведут. Если не оставляют никаких вариантов для того, чтобы, сделав выбор, можно было что-то изменить… можно, конечно, всё равно попытаться, не смиряться, показывать зубы. Но все возможные ходы заведомо проигрышны. Бесполезно. Это просто бесполезно. Чувство безысходности начинает зашкаливать, и ты выживаешь только в одном случае. Когда внутри уже нечему ломаться. Нет стержня, который держит, но другой стороны и неоткуда взяться осколкам, которые могут поранить, если он разломится под давлением. Тогда, когда действительно нечего терять, уже становится настолько всё равно, что никакие удары тебя не волнуют. Они не ощущаются, но только потому, что ты давно мёртв. Мертв изнутри. И — парадокс — это единственный способ выжить в таких условиях, если не желаешь приспосабливаться, становясь таким же моральным уродом, как и те, кто тебя к этому упорно толкал. Но это ни минуты не похоже настоящую жизнь, какой бы желало каждое нормальное существо. Но по-другому никак — что нам оставили, то мы и берём, либо же можно и вовсе отказаться и остаться с пустыми лапами. Но лучше уж умирать от голода, чем есть червивое мясо. Только падальщики, провонявшие гнилью до самых глубин души, смогут довольствоваться им. Настоящие же звери, не потерявшие своё достоинство — предпочтут умереть, но не притронутся к тем объедкам, что жизнь сказала им доедать. Некоторые могут начать отбирать у других, ну такие… как она… уйдут с каменным лицом и обидой в душе, но не скажут ни слова.
Теперь лисица словно видела, как чувства отпускают её собеседника. Как «разглаживается» выражение морды, расслабляются напряжённые мышцы. Только сейчас чёрная заметила, что грудь волка будто излучала свет. Но через пару секунд это свечение пропало, оставив сомнения по поводу того, было ли увиденное лисицей реальным, или же всего лишь игрой её воображения.
Волк отступил назад и начал чертить на земле лапой. Взгляд Чернобурки, словно прицепился к этой лапе, следуя за каждым её движением. По мере того, как на земле проступали линии, казалось бы, точно так же и смысл того, что хотел передать волк, постепенно стал проясняться в её голове. Закончив, грязно-белый отступил, давая лисице увидеть то, что он так старательно вырисовывал. Глядя на цельную картину, Чернобурка поняла. А может, и нет. Может, ей просто показалось, и рисунок имел какое-то другое значение. Но она не стала спрашивать, из-за ощущения того, что это было бы неуместно. Если бы Чернобурка и вправду поняла, спрашивать было незачем. Если же она ошиблась… тогда объяснять попросту бесполезно. И, сомневаясь в правильность своих догадок, чёрная лишь сделала небольшое усилие, чтобы запрятать поглубже все те догадки и мысли по поводу смысла линий, нацарапанных на земле.
- Если мир заставляет страдать, надо идти против него, чтобы найти место всем. А не только Большинству, почему кто то должен быть козлом отпущения? Либо все, либо никто. Даже несколько могут приложив усилие, изменить многое. Если желать. Если ты потеряла цель и жизнь, живи с грузом... Грузом, к которому я тоже найду ключ, чтобы сбросить его вниз... Чтобы прекратить эту глупость и иллюзию!
Чернобурка взглянула на волка, как бы не веря своим ушам. Но слабо вспыхнувший призрак надежды погас ещё раньше, когда она только подняла глаза от земли. Это невозможно. Откуда… откуда взяться тем нескольким, которые осмелятся пойти на такое? И даже если найдутся такие. Как он, как она сама - они всегда будут в меньшинстве. Всегда. Даже если соберутся все вместе, то всё равно будут слабее. И дело не только в малочисленности. Если само мироздание при каждом удобном случае ставит их на место, если оно изо всех сил показывает, как они ему неугодны — не бесполезно ли всё это? Нужно ли рыпаться, если заведомо известно, что ничего не получится? Возможно, кто-то и будет верить, что это не так. Но вера, надежда — это не доказательства. Они ничего не меняют, во всяком случае не в лучшую сторону. Это всё равно, как если бы глупец думал, что сможет пробежать сквозь стену летки, которой живёт - только потому, что верит в свои силы. Но конце концов он либо прекращает это, когда наконец понимает всю глупость и бесполезность своих попыток, либо разбивается в лепёшку об эту глухую стену, так и не отпустив нить безумной надежды, которая в итоге завела его невесть куда.
Но, может быть, ещё не всё потеряно? Возможно, её специально заставляли верить, что всё может быть только так, как есть, и никак иначе. С детства обманывали, приучая к той роли, в которой в итоге и оказалась чёрная. Может быть, именно поэтому она верила (или всё-таки знала?), что ничего нельзя сделать. Если то, на чём построена жизнь всех и каждого — ошибка… то теперь уже поздно её исправлять. Если бы даже это и получилось, тогда привычная для большинства жизнь просто рухнула бы, возможно, придавив многих, но точно не всех. Это не вызовет ничего, кроме паники и злобы на тех, кто выдернул фундамент прямо у них из-под лап. Непонимание — а точнее, нежелание понять, недопущение даже самой мысли о том, что вместо пустой агрессии на «виновников» можно просто задуматься о том, зачем они это сделали. Возможно, и будут какие-то изменения. Но через точно отмеренный срок всё снова вернётся на круги своя. Старое будет восстановлено прямо на руинах. Может быть, всё это будет сбито ещё прочнее, чем прежде. Потому что теперь те, кто так старательно восстанавливал старые правила, по которым они жили прежде и будут жить снова, уже знают, что кто-то может попытаться посягнуть на то, чтобы разрушить результаты их стараний.
Будет только хуже.
Последние несколько фраз грязно-белого как будто пролетели сквозь неё, но так и не задели ничего внутри. Потому что там ничего и не было. Высказав всё, что он хотел сказать, волк пошёл прочь. Лисица молча следила за тем, как медленно удаляется его фигура. Чернобурка чувствовала невидимые нити, словно бы протянувшиеся от уходящего волка к ней. Она могла бы потянуть за них, чтобы остановить, продолжить этот разговор… но молчала. Расстояние между ними увеличивалось, с каждой секундой промедления забирая последнюю возможность что-либо изменить. Но сказать было нечего, потому что Чернобурка неожиданно для себя поняла, какая разница заставляет их двоих думать об одинаковых вещах, но при этом смотреть на них с разных точек зрения.
Как они проживали свои жизни до этого момента? В каких условиях существовали? Про волка она ничего не знала. Почти. Но лаборатория, превращение из простого животного с полумеханическое — вряд ли что-то из этого могло повлиять на его точку зрения именно по данному вопросу. Вопросу о том, что делать с несправедливостью жизни по отношению к тем, кого не приняли. Чернобурка же точно знала, что не будет даже пытаться что-либо изменить. Возможно, у волка всё было по-другому. Потому-то он не был по жизни лишён чувства собственного достоинства, гордости, готовности отстаивать свои права. Всего того, что так старательно выбивали из неё — болезненно, выдирая с кровью и с мясом, как какой-то ненужный сорняк и совершенно не заботясь о сохранности «почвы», на которой это всё росло. Потому-то чёрная давно сдалась, потеряв поддержку и опору ещё тогда, когда мало что соображала и руководствовалась больше инстинктами, а не разумом. И, видя решимость белого, она понимала, что то, что его намерение — чистое безумие, что у него всё равно ничего не получится. И всё же… умом лисица завидовала, видя непоколебимую решимость того, кого не успели превратить в безвольную тряпичную игрушку до того, как он смог приобрести свою окончательную форму, которую гораздо труднее изменить или сломать.
- Ты… - её голос прозвучал настолько тихо, что отошедший на приличное расстояние волк вряд ли мог услышать. Ещё… ещё одно следствие того чёртового воспитания, которое дала лисице жизнь. Неспособность подать голос, заявить о себе, даже когда это действительно нужно. Тихий голос, который никогда не перейдёт в крик, дже если его обладательнице будет угрожать смертельная опасность и от того, услышат ли его другие, будет зависеть её жизнь. Вот только… помогут ли ей? Скорее всего, кричать будет бесполезно, мимо неё скорее всего пройдут с равнодушной мордой, не обратив внимания. Зачем тогда срывать голос, если это всё равно ничего не изменит? Это приведёт только к тому, что другие будут видеть, как ей плохо, а некоторые ещё и приложат лапу к тому, чтобы усилить эту боль. В итоге единственным выходом остаётся молчание. И неважно, что может случиться потом. Она уже физически не была способна даже повысить голос, чтобы её услышал те, кто действительно будет слушать.
- Ты… Подожди. - лисица сделала два шага вперёд, поддаваясь секундному порыву догнать уходящего, приблизиться к нему настолько, чтобы он смог услышать её голос. Но чёрная тут же остановилась, мысленно отругав себя за это. Она не должна была бегать за другими только для того, чтобы её слова не могли пропустить мимо ушей. Если волку это действительно нужно — он услышит. Если нет — Чернобурка не будет приставать к нему и повторять до тех пор, пока грязно-белому не надоест зажимать уши.
- Ты правда думаешь, что можешь что-то… изменить? - не осознавая этого, она позволила всей своей усталости и безнадёжности вылиться в эти слова. И опять же, это прозвучало тише, чем нужно. Лисице пришлось приложить усилия, чтобы следующая фраза прозвучала достаточно громко для разделявшего их расстояния. и у неё получилось - за счёт того, что следующие слова были произнесены несколь жёстче, чем она того хотела. - Не нужно. Против мира ты бессилен.
И всё же решительный вид волка ставил под сомнения истинность её слов. Возможно… у каждого из них может быть своя правда. И свои аргументы в пользу права считать её настоящей правдой.
- Ты можешь махнуть на эти слова лапой, но я знаю, что говорю. У меня есть причины думать, что это так. - поправилась Чернобурка.
Но какая она, правда, на самом деле? Возможно ли такое, чтобы кто-нибудь знал её всю? Именно полностью, как целое, а не как отдельную часть, один и тот же кусочек которой каждый всё равно видит под разными углами. А может быть, она ошибается. Может быть, ошибаются все, абсолютно все, а настоящей правды никто никогда не узнает. Было ли это обычное массовое заблуждение или же чей-то сознательный обман? Если так, то чей? Слишком много вопросов, но ни на один из них никогда не будет получен настоящий ответ. Если не можешь догадаться сам — спроси. Но где гарантия, что отвечающий не соврёт? Или что он действительно знает правду, а не обманут так же, как и остальные? Но если и знает, то откуда? От кого? Догадки могут быть сколько угодно мудрёными, но не более того. Догадки и доказательства — разные вещи. Но если никто ничего не знает… как… как можно жить, будучи слепым относительно реального положения того, что происходит и будет происходить?
Мысли путались, загибались, скручивали и тянулись бесконечными нитями самых сложных догадок, лишавших последней надежды узнать что-либо. Они запутывали ещё больше. Чернобурка наклонила голову и плотно прижала уши в черепу, как бы пытаясь освободиться, оградить себя от тех немыслимых теорий, которые строились в её воображении. Это помогло — мысли отошли на второй, если не на третий план. Осталось чувство полной растерянности и непонимания того, что с этим всем делать.